Vanitas vanitatum

К установке памятной доски Маннергейму я отношусь негативно, но относительно спокойно, потому что в моём понимании это мало чем отделяется от установки памятника Романовым при сносе памятников революционным мыслителям, от перезахоронения Деникина. Я понимаю, что тут есть некая линия границы по Великой Отечественной войне, но про Отечественную войну поклонники Маннергейма могут сказать, что тот остановил финские войска и отказался идти на Ленинград, что в 1944 году его избрали президентом Финляндии с согласия Сталина. Дело в разорванности сознания, которое было осуществлено в конце 80-х годов, и сшивание его идёт очень уродливо. Акцент по поводу Маннергейма делается на чём? Что больше времени он служил России, а не Финляндии, что воевал в Первую мировую войну. У элиты установка примерно такая: свято всё, что до 17-го года, более или менее почитаемо то, что после 30-х годов, с 17-го по 30-е годы – всё бесовщина. Безусловно, присутствие на открытии доски главы Администрации Президента (бывшего сотрудника разведки, советской и российской), прославляющего одного из участников гитлеровской коалиции – конечно, шизофрения. Но здесь дело не в том, что это отражение некой позиции по пересмотру отношения к Отечественной войне. А в том, что это просто непонимание. Сознание деформировано настолько, что система ценностей искажена. Поэтому для меня это в первую очередь синдром полит-психиатрический.

Почему о Великой Отечественной войне всё чаще говорят в слёзном тоне – «бессмысленно погибли миллионы людей», а Первую мировую называют Великой и утверждают, что это наша вечная гордость? Почему меняются местами и знаками эти войны? Великая Отечественная война – она всё-таки война советского народа под руководством коммунистической партии, и это война социально-экономических устройств. Не война России с Германией, а война социализма с крайней формой капитализма. вроде бы. Она же оказалась доказательством преимущества советского общественно-политического строя. Конечно, выступать за фашизм, за нацизм антисоветской части нашей элиты уж совсем неприлично. Но их, естественно, ломает, потому что, исходя из исторической правды, надо сейчас менять строй на советский. Отсюда обращение к военной славе, лишённой идеологии. Вроде бы более чистая в этом плане, одно-формационная война – Первая мировая. И вот сделали некий фетиш и говорят о героизме, тем более что почва для разговора о героизме солдат и офицеров есть. Но тем драматичнее ситуация. По боевой выучке русская армия к 1914 году, учтя опыт Японской войны, была лучшей, но её всё время ставила в проигрышное положение абсолютно недееспособное командование. Недавно была очередная героизирующая истерия по великому князю Николаю Николаевичу, первому Верховному Главнокомандующему, который вообще завалил всё, что он мог завалить. Когда Николай II возглавил армию, даже он смог чего-то подправить на фоне своего бездарного и корыстолюбивого дяди.

Русская армия тогда совершила три подвига: она по призыву поднялась, стала драться, считая, что она защищает страну; она три года держала фронт в этой бессмысленной войне, где её всё время предавали и подставляли; и самым славным было то, что она восстала, сбросила старую элиту и в конечном счёте прекратила войну. Вот это был на самом деле подвиг русской армии. Но об этом сегодняшние «реформаторы» истории, естественно, говорить не будут.

Если продолжить логику устроителей мемориальной доски в честь Маннергейма, то должны ли мы ждать мемориальную доску, восхваляющую Власова, потому что большую часть жизни он был советским офицером, советским военачальником? В здравом состоянии такой логики нет, потому что Маннергейм так или иначе во время войны не предавал свою страну и не переходил на сторону чужой, Власов это сделал. Я могу напомнить ситуацию, когда один из лидеров Рейха пытался знакомить Деникина и Власова. Деникин сказал: «Я не знаю такого генерала». – «Но вы же оба сражались против большевиков?» На что Деникин ответил: «Я-то им не присягал». А в воспалённом сознании некоторых квазиидеологов современной элиты может и такое выстроиться, что мы увидим героизацию Власова.

При этом власть не выбрала своей главной идеей антисоветизм. Она хочет всё смешать вместе, но ничего не имеет против советских достижений: полётов в космос, первых атомных станций, трудовых подвигов. Последних особенно: вдруг кто-нибудь ещё потрудится? Но власть хочет, чтобы и великий князь, и герой труда, и космонавт, и казачий атаман – всё это было смешано. Возьмём настоящего дегустатора. Он может пробовать порядка десятка вин, если нужно, и больше. А вот пьяница просто сольёт всё вместе и выпьет. Власть, плохо знающая историю, не может всё расставить на свои места и выстроить ту известного рода симфонию, которая утвердилась после школы Покровского в отечественной истории. Тогда негатив шёл по отношению только к нескольким правителям. Про Рюриковичей ничего плохого не говорилось. Про Романовых, в общем, тоже. Только с момента начала революционного движения в советской историографии уже даются негативные оценки императорам. Но наиболее великие правители России возвеличивались Тот же Владимир Красное Солнышко (без особой акцентировки, что он был крестителем) во всей канонической истории стоял достаточно высоко, как и Мономах, как и Дмитрий Донской, ясно, и Пётр Первый, и Екатерина. Здесь единство было восстановлено. А обратите внимание, как те люди, которые пытаются вообще всё вытащить на некий памятный столб, начинают прославлять и Петра Третьего, и Павла Первого – то есть тех, кого даже монархическая традиция отвергла!
    Есть ещё такой личностный психологический момент – условно назовём его «реакция кухаркиных детей». Они, чувствуя свою далёкость от аристократии того или иного вида, испытывают какой-то дикий холопий пиетет перед роскошью и титулами прежних эпох. В чём тут некая проблема? Будучи представителями кухаркиных детей, они себя идентифицируют не с кухарками и не с их детьми, построившими великую страну, а с хозяевами своих бабушек. Это действительно холопье почитание феодальной атрибутики: «А как здорово было бы, если бы мы такие были!» И отсюда: «А как здорово было бы, если бы у нас были крепостные и мы могли бы их пороть!» Но вспомним, как появлялись те роды, которые стали древними аристократическими – в основном на поле боя. Эти люди, дворянство шпаги, ценили функциональные качества, и они отлично знали, что любой солдат действительно может оказаться по талантам достойным того, чтобы стать и офицером, и генералом. А вот для людей, которые в социогенной памяти всего этого не имеют, виден только остаточный блеск того, чтобы потом доставалось в наследство. Для них аристократ, для них дворянин – это не тот, кто, прорвавшись сквозь ряды противника, первым ворвался на башню шведского бастиона, а для них дворянин – это тот, кому досталась в наследство усадьба вместе с дворовыми.

Сергей Черняховский, «zavtra.ru»