Заповедник
I
Вот знаете, когда приходится вспоминать, что было полвека назад, первым возникает вопрос – а было ли что-то эдакое в то время, что включит твою память и вдруг вызовет волшебным образом яркие картинки, которые тебе удалось принести с собой вот сюда – в 2020. Всё, что мне удастся – это пересказать некоторые полузабытые впечатления, которые, тем не менее, накрепко врезались в память. Да и то, всё это происходило целую жизнь назад – кто-то и до 50 лет не доживает. А полвека назад я выглядел примерно вот так. Это чтобы не казаться безликим собеседником. Сейчас я уже не тот.
Но вот никто не мог подумать в 1971 году, тем более, по сути, дети, которым было 16-19 лет, что ровно через 20 лет мир станет другим.
Люди, у которых по едкому выражению братьев Стругацких, росла шерсть на ушах, пришли к реальной власти. И сама идея строительных отрядов, о которой пойдёт речь ниже, да и много чего ещё, включая образование и медицину, сдулись необратимо. Бабло, в общем, победило, ну, скажем, добро.
Излишне говорить, что система строительных отрядов была характерна только для СССР. Молодёжь получала возможность поездить по стране, посмотреть на мир и на людей, да и заработать немного, особо не напрягаясь. При этом были стройотряды, в основном казахстанского и дальневосточного направлений, которые вкалывали серьёзно с целью нормально по тем временам заработать. И зарабатывали.
Мне-то удалось, кроме Заповедника, побывать в Казахстане, в Архангельской области и в Приморье. Достаточно, чтобы всякое желание поехать за бугор пропало вообще. Потому как, а что там есть, чего у нас нет? Чудесная средняя полоса Пушкиногорья, фиолетовое золото казахстанских степей, фантастическая архитектура и ласковая природа Соловков, разноцветные поля диких ирисов у подножий сопок Приморья. Джунглей если только нет в России, но туда и так не тянет. Там всё кусается. Ну, живут за бугром вроде лучше, а власти всё так же ругают. И квартирный вопрос портит ихний народ так же, как и дорогих россиян. Да и, признаться, бабло счастья не делает. Ещё чего-то хочется. Тот же Березовский себе члена-корреспондента Академии Наук купил. Вроде зачем, спрашивается. Сейчас, правда, Академия уже весьма развалена, и цена вопроса, говорят, ниже. Да и Березовского нет уже. Мой приятель заработал денег в Российских нанотехнологиях у Чубайса. Обеспечился, ещё одну квартиру купил. И вдруг на старости лет взялся статью писать. Научную. Уже забыл, как это делается, а хочется.
Вот хочется убедиться, что ты был в этой жизни не зря. И поступал в целом правильно и достойно. А как убедиться-то?
Да, конечно, и в то время, до 1991 года, всякие люди были, со своим пониманием происходящего. Вот, например, в истории Заповедника оказался замешан Довлатов, остроумный писатель, но абсолютно недовольный жизнью в тогдашнем СССР. Его можно было бы сравнить с жёлчно ироничным английским писателем Ивлином Во, но у того было своё святое, о чем он постоянно рефлексировал. Добрая старая Англия.
Довлатов, талантливо оплевавший Заповедник, не рефлексировал ни по чему. Всё ему было не так в этой стране. Он добился выезда в США – и опять всё оказалось плохо. Там он и ушёл, недовольный, злой и несчастный.
А уж после 1991… Была у меня пара приятелей, просто обожавших Высоцкого. Они знали почти все его песни и с большой душой исполняли их. Но вся любовь к России внезапно прошла, и их следы затерялись где-то – то ли в Европе, то ли в Америке, да и не суть это важно. А ещё до кучи на моём советском месте работы был парторг – массивный блондин с водянистыми глазками. В 1991 году он отбыл в Израиль на ПМЖ. Уж он-то был принципиально не похож на местного, и вся эта история стала анекдотом. Ну, он был женат на ком надо.
Но тогда, в 1971, эти события ещё только собирались происходить. И мы попали в эти чудесные места, ничего о них не зная, да и плохо представляя, как оно всё в этом стройотряде происходит. Первым впечатлением был город Псков, через который мы ехали в Заповедник. Гуляя по городу, забрёл на берег реки Великой, на которой стоит Псков и был поражён видом Псковского Кремля. Он мне представился каким-то пряничным замком из детской сказки. Моя жена Татьяна рисует, и она нарисовала несколько впечатлений о тех местах. Кремль ей представился вот так.
Кстати, в Заповеднике я в последний раз побывал в 1992. И там было уже не так. Чувствовались новые времена. Стало печально и потерянно, и больше туда не тянуло. Хорошо, что мои ощущения оказались ошибочными – Заповедник выжил. Но он уже другой.
А в 1971 направили нас на битом грузовике (а, может, это был старый автобус – уже не помню) в Петровское, где находилась усадьба знаменитого пушкинского предка – Абрама Петровича Ганнибала. Чтобы читатель ориентировался, приведу карту Заповедника, Петровское в правом верхнем углу. И вот нас привезли в Петровское, и обнаружили мы там построенные квартирьерами палатки на поляне и рядом как бы намёки на то, что был регулярный, такого французского типа парк. Это не было срывом шаблона и вообще ожидалось. Война с фашистами прошлась по этим местам буквально катком. Раненые деревья и заросшие поляны. И всё. Стоит добавить, что фашисты заминировали могилу Пушкина в Святогорском монастыре, и лишь поскольку немцы драпали очень быстро, взорвать фугасы они не успели.
Как-то обращает на себя внимание, что история сама по себе движется, а по её пятам стройными рядами идут борцы с этой историей, с целью переписать её маленько, а то и кое-что вообще вычеркнуть в интересах той или иной группировки недоумков.
На карте можно найти несколько “впечатлений”.
Мельница у озера Маленец.
Так вот, на месте усадьбы Ганнибалов не было решительно ничего. От слова совсем. Фундаменты вспомогательных построек ещё были как-то заметны, а вот фундамент самой усадьбы пришлось по старым документам откапывать. Собственно, такая цель и стояла. Раскопать фундамент и восстановить по возможности. Фундамент был каменный из природных камней произвольного размера, поэтому реставрация была крайне интересной, особенно для нас, благо мы совершенно не имели представления о такого рода работах.
Забегая вперёд, скажу, что опыт появился, и в последующие годы в Заповеднике, в 1975, 1977-82 мы вели каменные работы по реставрации стен Святогорского монастыря и каменных фундаментов в Михайловском и Петровском.
На всяких экскурсионных сайтах пишут, что дом Абрама Петровича Ганнибала был восстановлен в 1976 году на старом фундаменте. Уже как бы и неинтересно, что старого фундамента не было с 1944, а был он восстановлен по существу с нуля в 1971.
И на этой фотографии – уже современной – он прекрасно виден. С арочками. Вот эту работу мы и сделали в 1971. Для меня эта реставрация была как бы вишенкой на торте. А в целом я впервые увидел Родину. Это и великолепная природа средней полосы, и то, что Александр Сергеевич называет “…Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам.“
Любовь к своей истории, которая не подлежит никаким изменениям. Вот это впечатление отпечаталось навсегда – что-то невыносимо печальное, как игла в сердце у булгаковской героини, и вместе с тем родное и близкое, говорящее, что вообще оно всё не зря в этом мире. Но только если дома, на Родине. Есть стихотворение Михаила Кульчицкого, из тех, которые пишутся раз в жизнь.
Оно об этом.
Я очень сильно
люблю Россию,
но если любовь разделить на строчки,
получатся фразы,
получится сразу:
про землю ржаную,
про небо про синее,
как платье.
И глубже,
чем вздох между точек...
Как платье.
Как будто бы девушка это:
с длинными глазами речек в осень,
под взбалмошной прической
колосистого цвета,
на таком ветру, что слово...назад...приносит...
И снова глаза морозит без шапок.
И шапку понес сумасшедший простор в свист, в згу.
Когда степь под ногами накреняется набок,
и вцепляешься в стебли,
а небо — внизу.
Под ногами.
И боишься
упасть
в небо.
Вот Россия.
Тот нищ,
кто в России не был.
Я не профессиональный писатель. Всё очарование Родины, всю красоту пушкинских мест описал Семён Степанович Гейченко, хранитель Пушкинского Заповедника с 1944 года, в своих многочисленных трогательных миниатюрах.
Стихотворение Александра Сергеевича об этих местах тоже нужно привести. Это 1835 год, поэт в последний раз приехал в Михайловское. И отмерено ему было менее двух лет…
…Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор — и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я — но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо,
И, кажется, вечор еще бродил
Я в этих рощах.
Вот опальный домик,
Где жил я с бедной нянею моей.
Уже старушки нет — уж за стеною
Не слышу я шагов ее тяжелых,
Ни кропотливого ее дозора.
Вот холм лесистый, над которым часто
Я сиживал недвижим — и глядел
На озеро, воспоминая с грустью
Иные берега, иные волны…
Меж нив златых и пажитей зеленых
Оно, синея, стелется широко;
Через его неведомые воды
Плывет рыбак и тянет за собой
Убогий невод. По брегам отлогим
Рассеяны деревни — там за ними
Скривилась мельница, насилу крылья
Ворочая при ветре…
На границе
Владений дедовских, на месте том,
Где в гору подымается дорога,
Изрытая дождями, три сосны
Стоят — одна поодаль, две другие
Друг к дружке близко, — здесь, когда их мимо
Я проезжал верхом при свете лунном,
Знакомым шумом шорох их вершин
Меня приветствовал. По той дороге
Теперь поехал я и пред собою
Увидел их опять. Они все те же,
Все тот же их, знакомый уху шорох —
Но около корней их устарелых
(Где некогда все было пусто, голо)
Теперь младая роща разрослась,
Зеленая семья; кусты теснятся
Под сенью их как дети. А вдали
Стоит один угрюмый их товарищ,
Как старый холостяк, и вкруг него
По-прежнему все пусто.
Здравствуй, племя
Младое, незнакомое! не я
Увижу твой могучий поздний возраст,
Когда перерастешь моих знакомцев
И старую главу их заслонишь
От глаз прохожего. Но пусть мой внук
Услышит ваш приветный шум, когда,
С приятельской беседы возвращаясь,
Веселых и приятных мыслей полон,
Пройдет он мимо вас во мраке ночи
И обо мне вспомянет.
II
Пройти через свой Заповедник. Человеком
Ох уж мне эти творческие люди. Главный герой буквально кричит — пожалейте меня, мне 30 лет, я свободный художник, живу в квартире с окнами, выходящими на помойку, его не понимают власти и не печатают, жена собирается в Америку и поэтому этот алкаш (извините, интеллигент и творческий человек) уходит в запой на 11 дней. Ну и бред... Человек прожил 30 лет, его мало печатали, у него бесплатная квартира от государства — за свою жизнь он не произвел ничего для пользы народа и умеет только пить и делать корректуру генеральских воспоминаний. А, забыл, еще он умеет тонко иронизировать над фанатиками Пушкина и над тупыми пролетариями, приехавшими на экскурсию.
Сейчас, когда Советского Союза де юре нет уже почти тридцать лет, а де факто — больше, способ борьбы автора/героя книг с коммунистической властью смотрится странно. Вот человек уходит в запои, на работе хамит, саму работу делает спустя рукава, пишет в стол то, что хочется, и пишет для заработка то, что не хочется, сидит на шее у жены на правах свободного творца. И люди кругом недовольны, его осуждают. Казалось бы, причём тут коммунисты? Разве сейчас будет иначе? Ну хорошо, не это главное. Не давали писать, что хочется? Так и сейчас не дадут. Тогда — по идеологическим соображениям, сейчас — по коммерческим. Ушли коммунисты, вернулись капиталисты, а желание лежать на диване и критиковать власть, соседей и вообще всё, что видит глаз и слышит ухо, остались. И водки полно в магазинах (хотел написать круглосуточно, как мечталось, но нет… уже нет).
Итак, повествование переносит нас в Советский Союз, в музей — заповедник А. С. Пушкина. Забегая вперед, скажу, что произведение полностью обесценивает музей — заповедник в глазах читателя.
Не ждите восторженных охов, или какого-нибудь пиетета перед поэтическим гением — для героя это просто халтура, подработка. Окружение похоже на заповедник уродов, в самом музее-усадьбе нет ничего подлинного, посетители — быдло. Мы понимаем, что в заповеднике находятся одинокие женщины, алкаши, туристы. Любовь одиноких женщин — сотрудниц музея к Пушкину выглядит нелепо и фальшиво. Скорее всего, всё же Довлатов знал, что Михайловское восстанавливали из руин дважды (с точки зрения алкаша – зачем вообще это делали), просто ему нужна была метафора, подчеркивающая абсолютную бездуховность, фальшь тогдашнего общества. Но ведь не было бездуховности, не было фальши. Я не диссидент, я этого не видел, и мне за это не платили. Вот сейчас – это да! Государство пытается растить дебилов и успешно.
Вообще неприятно читать о «почти святом месте памяти поэзии» и видеть разрушенные судьбы, опустившихся и безвольных, но добрых, мужиков и всякую... галиматью! Категория туристов показана максимально безлико, туристы представлены как серая толпа с глупыми вопросами. Толпа, которая проглотит любую наживку, выданную экскурсоводом. Экскурсии в заповеднике ведут далеко не идейные люди, их ведут алкаши и диссиденты, которые бежали от жизни в городах и пьют под местными березами на досуге. Сам автор и его герой тоже этим грешили...
Главный герой — просто чушка, который вроде бы талантлив, и жена с дочкой его любят, и коллеги уважают, но алкаш и ничто по сущности своей. Насколько надо быть дураком, чтобы разрушить свою жизнь и семью, и не попытаться все исправить?
Для тех, кто надеется в повести «Заповедник» что-то узнать про Александра Сергеевича — не надейтесь! Там ничего про него нет. Там описано место, описаны люди, работающие в музее-заповеднике и описана жизненная история некого Бори Алиханова, он же, по сути, сам Довлатов, который, как приехал в Михайловское ни с чем, так и уехал... Пропитая жизнь, разрушенная семья, нецензурная брань, кругом грязь. Нет, я не спорю, что Довлатов мастерски владеет словом, но для меня всегда было важно не только мастерство, но и содержание – не понимаю гениальных художников, рисующих дымящуюся кучку экскрементов.
В общем,"если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит на тебя". Любой заповедник, как в «Сталкере», пробует тебя на человеческую сущность. Для кого-то здесь действительно заветное место, и не так важно, что там находится — невероятной красоты лотосы, исчезающий с планеты амурский тигр или Пушкинская территория. Для других — простор для браконьерства, возможность урвать, схватить, употребить эту самую редкость. Или просто выпить, наконец. Так для героя Довлатова (заметим ещё раз, автобиографического героя) работа в Пушкиногорье — только способ довольно прибыльной халтуры, невзыскательной нудной работы. В его восприятии и все окружение соответствующее: кругом мрак, разруха, мужчины сплошь запойные алкоголики, женщины -никаковские, туповатые, безвкусно одетые, словом, не луч света. Группы туристов — беспросветная масса, унтерменш, что называется. И это в годы, когда СССР был самой читающей страной, а за хорошую книгу отдавали ее 10-кратную стоимость, когда ночами стояли за билетами в театр? Знаю не понаслышке. О природе. Забудьте об аллее Керн — и вообще подлинных предметов в музее нет, обман сплошной. И ещё раз: а ничего, что любому школьнику известно, как дважды была стерта с лица земли усадьба Пушкина? Сначала в революцию, потом — во время войны. И многое реконструировали уже в 1949 году. Хлеба не хватало, а музеи восстанавливались. И люди считали это нормальным! А Петровское начали реконструировать в 1971. И начался ещё один цикл реставрации, о котором и идет речь выше.
Но «интеллигенту» герою Довлатова это — ну, словом, до фонаря. А что же тогда на самом деле так влечет тысячи людей в литературные места — усадьбы, дома, музеи-квартиры? В том числе в дом у Пяти углов в Питере, где новоявленному классику российской литературы сооружен памятник? Ну не выпить, наверно? Александр Сергеевич думал -за то, что «чувства добрые лирой пробуждал». И витает наш бедный Пушкинский Гений над музеем-заповедником, сталкиваясь со своим антиподом... Хибарку-то, в которой новоявленный классик существовал, тоже под музей определили…
По непонятной иронии судьбы Довлатову довелось еще жить в одном доме с Иваном Ефремовым — кто, несмотря на все трудности, так верил в человека, в его ум, силу, красоту (собственно, сам был личностью самой высокой пробы — но вот памятной доски на доме пока не видно).
В «Заповеднике» была произнесена фраза: «Неудавшаяся попытка ещё благороднее, потому что она не оплачивается». Довлатову удалась попытка, пусть и не сразу, но удалась. В вечность он плюнул, да ещё как.